(продолжение)

После боя с Пэдди Раяном большинство соотечественников признало Салливана чемпионом не только Америки, но и мира, с чем он сам был полностью согласен.

Между прочим, именно тогда, в 1882 году Уайетт Эрп устроил свою месть за убитого брата. Как видим, история знаменитого ганфайтера и первого чемпиона в тяжелом весе иногда не просто следовали одна за другой, но вообще пересекались. Так в том же 1882 году Салливан гостил в Тумстоуне, резиденции Уайетта Эрпа в течение долгого времени, и именно там предположительно провел демонстрационный бой с афроамериканским боксером Джеймсом Янгом.

Эка невидаль, да? Но это действительно невидаль, потому что сам Салливан утверждал, что никогда не дрался ни с каким афроамериканцем. Как такое возможно? Такое действительно возможно. В конце XIX века бокс еще не был своего рода бизнесом для афроамериканцев. Их бойцы были своего рода исключением, и очень многие боксеры отказывались встречаться с ними. Особенно тяжеловесы. Это было не трусостью, а своего рода расовым барьером.

Салливан был в полной мере сыном своего времени. Он сам даже гордился тем, что никогда не дрался с афроамериканцем. То, что он, ирландец, был в общественном мнении ненамного «лучше» него, делало его еще большим расистом. Этим, как правило, отличаются те, кто стоит ближе всего к барьеру.

Так был его бой с Джеймсом Янгом? Неизвестно. Во всяком случае, сам он его не упомнил, хотя другие источники говорят, что был. В любом случае, если он был, то закончился он, видимо, обычным для него образом – нокаутом Янга. Иначе просто невозможно себе представить, какой бы шум поднялся.

Вообще, сказать, сколько боев Салливан провел за свою жизнь, почти так же трудно, как определить, сколько раз он напился. Предположительно говорят, что их было четыреста пятьдесят. Боев, а не выпивонов. Но ни в том, ни в другом ему не было равных. Иногда, правда, одно начинало мешало другому. И сильно.

Так 30 мая 1884 года в Нью-Йорке Джон Л. должен был встретиться со своим старым противником британским боксером Чарли Митчеллом, но не сумел выйти из запоя. Накануне боя (по другим данным, прямо перед боем) в каком-то театральном помещении было проведено нечто вроде пресс-конференции, а точнее встречи с почтенной публикой. Джон Л., с трудом державший вертикаль, не без посторонней помощи поднялся на сцену, вышел вперед, дыхнул на аудиторию таким перегаром, что зал вздрогнул, и сказал, что бой не состоится, так как он, по его собственным словам, «саасем б’льной».

Надо было быть национальным героем, чтобы такое сходило с рук, но Салливан позволял себе вещи и покруче. Так, однажды после очередного раунда в бою, который он уверенно выигрывал, Джон Л. неожиданно заявил, что ему это надоело и сегодня он драться больше не будет. Даже самая отмороженная примадонна не смогла бы посреди спектакля сказать, что больше петь не будет, так как она сегодня «не в голосе», а Салливан мог. И ничего: публика съела и это. Правда, в данном случае речь шла, скорее всего, о демонстрационном, а не об официальном бое.

Джон Л. колесил по всей стране и встречался со всеми желающими, в коих не было недостатка, а после боя шел в ближайший бар или салун. В 1883-84 годах Салливан с отборной группой боксеров отправился в большое турне по Штатам, в ходе которого, по слухам, встретился сначала с пятьюдесятью противниками (многие из которых наверняка даже не были боксерами) и всех нокаутировал, а потом, после небольшого перерыва еще с 29. За это время его боксерская труппа заработала 195 тысяч долларов, из которых на долю Салливана пришлось около 80 тысяч, совершенно умопомрачительная сумма по тем временам, когда 500 долларов в год считались очень хорошей зарплатой. А деньги тогда, повторюсь, были совершенно другие. Просто умножив их на положенные 18 или 20, как делают другие, мы не получим их эквивалента. Сумма эта в конце XIX века была больше, много больше. Примерно на том же уровне, 80-90 тысяч в год, заработки Салливана оставались и в последующие несколько лет.

Он проводил несметное количество демонстрационных боев, а также несколько официальных встреч каждый год. Одним из таких и стал бой с Домиником Маккафри в Цинциннати 29 августа 1885 года. Тогда эту встречу практически не заметили и уж точно не выделили среди многих других, но со временем почти во всех справочниках именно с нее стали начинать отсчет официальных боев за титул чемпиона мира в тяжелом весе. Возможно, лишь по той лишь причине, что об этой встрече точно известно, что она проходила по правилам маркиза Куинсберри.

Надо сказать, что это был очень странный бой. Во-первых, о том, что этот бой проходил «по правилам маркиза Куинсберри», можно сказать лишь с очень большой натяжкой, так как перчатки, применявшиеся в этом бою, весили всего три унции, в то время как классические профессиональные перчатки того времени весили пять-шесть унций. Впрочем, тогда еще не было никаких «классических» перчаток, и они могли быть сколь угодно маленькими. Иногда дрались даже в обычных кожаных перчатках, наподобие уличных.

Во-вторых, как утверждали очевидцы, бой продолжался 7 раундов, а не шесть, как пишет большинство современных справочников. В-третьих, сам рефери, объявивший победу Салливана, толком не знал формулу боя. Тогда, как мы уже знаем, не существовало еще каких-то единых правил: дрались то в перчатках, то без них, раунд продолжался то три минуты, то до нокдауна, дрались то «до упаду», то определенное количество раундов. Контракт, заключенный между Салливаном и Маккафри, допускал двоякое толкование: не то до нокаута, не то шесть раундов.

Доминик, который уступал в весе своему сопернику около 20 килограммов, держался просто фантастически. Салливану удалось убедительно выиграть только пятый раунд, когда он послал Маккафри в нокдаун. Однако в шестом Доминик опять выглядел совершенно свежим, более того, казалось, он сохранил больше сил.

Ни Салливан, ни Маккафри не сомневались, что седьмой раунд состоится, и после перерыва снова вышли из своих углов. И седьмой раунд был! Маккафри перехватил инициативу и с дистанции наносил Салливану много ударов, ему просто не хватало веса и физической силы, чтобы нокаутировать могучего чемпиона, и он стал изматывать его постепенно. Большинство зрителей было уверено, что Маккафри находится на верном пути к победе. Однако после окончания седьмого раунда вся команда Салливана, а в нее входили очень влиятельные люди, ринулась к рефери и потребовала окончить бой и вынести решение.

По необъяснимой причине рефери, который до того держался совершенно независимо, остановил встречу и сказал, что, по его мнению, Салливан выглядел лучше, после чего тренер Салливана проорал публике, что его подопечный выиграл. На ринге и вокруг него начались драки. Майкл Маккафри, брат Доминика, вытащил револьвер и более благоразумному боксеру пришлось сосредоточить все свое внимание на нем, чтобы он кого-нибудь не убил. Еще несколько человек достало оружие. Казалось, стрельбы не избежать, но в этот момент рухнул помост ринга. Времени, которое участникам свалки понадобилось, чтобы вылезти из-под обломков, оказалось достаточно для того, чтобы они образумились. Ввиду безумия ситуации от рефери через несколько дней потребовали, чтобы он еще раз официально назвал победителя, что он послушно и сделал, снова назвав таковым Салливана. Маккафри многократно выражал готовность провести повторный матч, но ему такой возможности так никогда и не предоставили.

В 1887 году Салливан поехал в Англию, где его встретили почти как короля. Сам принц Уэльский, будущий король Эдуард VII, удостоил его личной встречи, правда, не во дворце. Впрочем, у Джона Л., которого к тому времени все чаще стали называть Великий Джон Л., были свои представления о том, кто кого и чем удостоил. Когда принц, по ходу разговора все больше подпадавший под влияние Салливана, наконец, совершил нечто совершенно немыслимое и пригласил его во дворец, если Джону Л. «случится быть где-нибудь неподалеку», Салливан вполне по-королевски ответил: «Если вы, Ваше Высочество, окажетесь недалеко от Бостона, заходите ко мне домой».

Принц на секунду онемел, а потом пообещал непременно так и поступить. Еще его прадед почти сто лет назад считал признаком хорошего тона пообедать в компании лучших боксеров Англии, которые за глаза величали принца Уэльского не иначе как Принни (снисходительно-уменьшительное от «принц»). Если кто интересуется тем, кто это был такой, то будущий король Англии Джордж (Георг) IV.

Времена с тех пор изменились, причем отнюдь не в пользу королевских семейств: престиж принцев упал, а боксеров – вырос. Впрочем, не стоит преувеличивать демократизацию сознания людей того поколения. Британия, в сущности, мало изменилась с начала по конец XIX века. Что было позволено, то и осталось позволено. Просто в Англии было принято уважать физическую силу, и пропускать мимо ушей кое-что из того, что говорили ее почтенные обладатели. Известно множество случаев, когда их жестко ставили на место. Впрочем, Джон Л. эту черту никогда не переступал. Он тонко балансировал на ее грани.

Во время того же турне по Европе во Франции, в Шантильи, 10 марта 1888 года Салливан, провел один из своих самых известных и самых курьезных боев. Его противником должен был стать его старый знакомец, известный британский боксер Чарли Митчелл, тот самый, с которым он уже раз не смог провести бой по причине несостоявшегося выхода из запоя. Еще до этого они как-то раз встречались, и тогда Митчелл сумел даже сбить Салливана с ног, после чего тот, правда, перехватил инициативу, но полиция прервала матч. Напомним, что боксерские поединки были тогда официально запрещены в большинстве американских штатов, хотя бои проводились постоянно и повсюду, в том числе и там, где их запрещали строже всего. С тех пор Митчелл не раз вызывал Салливана на бой, причем по правилам Лондонского призового ринга, но тому все было недосуг. И вот, наконец, этот бой состоялся, причем на нейтральной территории.

Он продолжался более 3 часов, но не стоит представлять себе нечто вроде растянутой на это время сцены последнего боя героя Шварценегера или Уиллиса с Главным Злодеем из какого-нибудь боевика. Дело в том, что на этот раз Митчелл, сильно уступавший в весе, избрал довольно абсурдную, немыслимую, как с точки зрения уличной драки, так и современного бокса, тактику, но, как ни странно, абсолютно оправданную с точки зрений правил Лондонского призового ринга. Только теперь стало ясно, почему Митчелл, вызывая Салливана на бой, всегда настаивал на них.

Запои Великого Джона Л., а также его слабость к дорогим сигарам были хорошо известны. Митчелл, значительно уступавший ему габаритами, 75,3 кг против 90,7 кг, не вел столь рассеянный образ жизни и превосходил Салливана в выносливости. На нее-то он и сделал основную ставку. Митчелл просто бегал от чемпиона спиной вперед, а когда тот его все же догонял, тут же падал, временами даже, как утверждали многочисленные свидетели, без какого-либо удара.

На том раунд, по столь любимым Митчеллом правилам, и заканчивался, и боксеры расходились по углам. И так тридцать восемь раз подряд. Я и не думаю шутить. Именно столько раундов продолжался бой. Расчет Митчелла был очень прост: когда Салливан наконец окончательно запыхается, перейти в решительную атаку и нокаутировать его, точнее даже просто помочь ему упасть самостоятельно. И он был близок к успеху. Джон Л. в бешенстве требовал, чтобы Митчелл дрался «по-настоящему», но тот в ответ только смеялся.

Так как продолжительность раундов по правилам Лондонского призового ринга не ограничивалась, Митчелл старался их по возможности затягивать. Но он перестарался. Была пасмурная погода, шел дождь, который все усиливался, и, наконец, стало темнеть. После этого секундантам ничего не оставалось, кроме как, посовещавшись, объявить ничью. Самое удивительное в этой истории то, что поклонники Митчелла и тогда, и много позже настаивали на том, что у их кумира украли победу.

Свой самый знаменитый бой Джон Л. провел 8 июля 1889 года против Джейка Килрейна. Кстати, это был последний бой за звание чемпиона мира в тяжелом весе, проведенный по правилам Лондонского призового ринга.

Здесь на сцену выходит еще один колоритный персонаж – Уильям Малдун, смолоду считавший, что из всех волос голову настоящего мужчины могут украшать только усы. Впрочем, возможно, у него была ранняя лысина, и он ее таким способом маскировал.

Малдун был очень хорошим боксером и еще лучшим борцом. Кроме того, его с полным на то основанием называли Железным Человеком за чрезвычайно властный характер. Салливан очень высоко ценил Малдуна как тренера, но совершенно не мог работать с ним постоянно, поэтому они то сходились, то расходились.

Джон Л. хорошо знал сам себя и тренировался без большого желания, но именно для того, чтобы справиться с собой, он и привлекал Железного Уильяма. Позже бритоголовый тренер рассказывал газете «Нью-Йорк Геральд» о своих методах тренировки следующим образом: «Я сказал ему, что сверну ему шею, если он не возьмется за дело». Люди, хорошо знавшие обоих, утверждали, что если Салливан и не боялся Малдуна, то испытывал к нему то почтение, которое очень тесно граничило со страхом, и тренер добился своего. Никогда в жизни Салливану не приходилось так долго воздерживаться от сигар и виски и столько тренироваться. Малдун выжал все, как из его тела, так и из психики. Салливан вышел на ринг натренированный, как никогда, и злой, как пес.

Бой состоялся в Ричбурге, штат Миссисипи, 8 июля 1889 года. Килрейн явился на матч с весьма внушительной свитой. В качестве телохранителя он нанял Бэта Мастерсона, одного из самых знаменитых шерифов Дикого Запада, начинавшего когда-то под началом самого Уайетта Эрпа. Кстати, он неплохо приспособился к меняющемуся времени, и, когда револьвер «вышел из моды» в качестве постоянного спутника настоящего мужчины, сменил его на всякие цепочки и запонки. Впрочем, сменил ли? Вполне возможно, что револьвер у Мастерсона был.

Но если Мастерсон был приглашен только «для понта» (говорят, что вся его карьера была большим понтом, и на деле он убил «лишь» трех человек), то этого никак нельзя было сказать о двух других членах команды Килрейна. Ими были Чарли Митчелл и Майк Донован. Это был, разумеется, тот самый Митчелл, с которым Салливан дрался в Шантильи, а Донован когда-то входил в «труппу» Джона Л., с которой тот совершил турне по 26 штатам. Надо ли говорить, что оба знали Салливана как облупленного?

Бой проходил, как уже говорилось, по правилам Лондонского призового ринга. Тогда еще никто не знал, что это будет последний бой за звание чемпиона мира в тяжелом весе, который пройдет по этим правилам и поэтому разные джентльмены не включают его в историю бокса. Но мы включим.

Первый раунд закончился тем, что Килрейн, видимо, борцовским приемом, а может быть, и ударом, бросил Салливана на землю. Потом стало очевидно, что с Килрейном хорошо позанимался Митчелл, так как Джейк постоянно уходил от атак Джона Л., который приходил от этого в бешенство и, как всегда в подобных случаях, требовал, чтобы тот «дрался как мужчина». Митчелл, тем временем, подзуживал Салливана из своего угла, и Джон Л., в конце концов, крикнул ему: «Жаль, что я дерусь не с тобой».

В 5 раунде Килрейн сумел рассечь кожу на лице Салливана, но Джон Л. ответил своим коронным ударом справа, и Килрейн рухнул на землю. Джейк постепенно терял силы и стал падать временами даже без удара только для того, чтобы получить полминуты на отдых. В 36 раунде Килрейн выглядел таким измученным, что Салливан попросил рефери остановить встречу, но тот отказался. Джейк постоянно падал, количество раундов росло, но он все вставал и вставал из своего угла. В 44 раунде Салливана неожиданно вырвало предположительно от холодного чая, который он пил попеременно с виски между раундами. Вопрос о том, что Джона Л. могло стошнить от виски, никаким серьезным экспертом даже не рассматривался. Слишком уж это невероятно.

Обычай взбадривать себя виски между раундами практиковался еще в Англии в XVIII веке. Чем больше раундов – тем больше боксеры принимали на грудь. После боя говорили, что Килрейн выпил за бой больше литра виски. Салливан наверняка еще больше. Но в умении пить, как и в умении драться Митчелл очень сильно уступал своему сопернику.

Джон Л. быстро пришел в себя и продолжил избиение. Килрейн снова падал и снова вставал. Однако в 75 раунде он получил такую порку, что не смог прийти в себя ни в отведенные 38 секунд, ни значительно позже. Салливан встал посреди ринга и стал требовать, чтобы туда немедленно явился Митчелл, а когда тот отказался, Джон Л. просто набросился на него, но тут уже в дело вмешались другие секунданты, и второй бой за вечер не состоялся.

Встреча с Килрейном продолжалась 2 часа 16 минут и 23 секунды, а перерыв между ней и следующим официальным боем Салливана – больше трех лет, и Салливан не терял это время даром. Он пил сам и пол-Америки выпило за его счет. Даже демонстрационные бои он проводил не слишком часто. В одном из них в Сан-Франциско в 1891 году он встретился с красивым и явно очень любящим себя высоким парнем, который даже на ринг выходил с набриолиненными волосами.

Вряд ли Салливан выделил его среди других. А чуть больше чем через год, 7 сентября 1892 года, этот самый парень, на этот раз в Новом Орлеане, без больших проблем расправился с тем немногим, что к тому времени осталось от Великого Джона Л. Парня звали Джим Корбетт по прозвищу Джентльмен Джим. О нем будет следующий рассказ. Он стал вторым чемпионом в тяжелом весе.

Однако Салливан и в этой ситуации сумел остаться королем. Едва встав после нокаута с земли, он обратился к публике: «Джентльмены!» Люди затихли. «Джентльмены!» - продолжил Салливан, - «Мне нечего сказать. Точнее, все, что я могу сейчас сказать, это то, что вышел на ринг на один раз больше, чем следовало. Ну а уж если меня кто-то побил, так я рад, что это сделал американец. Засим остаюсь вашим добрым и преданным другом, Джон Л. Салливан».

Получилось немного помпезно, но вполне в его духе. Чувствительный зал закричал и зарыдал одновременно, а в победителя полетело все, что не попадя.

Дальнейшая жизнь Салливана была довольно грустной. Сотни и сотни тысяч долларов, которые он заработал, были розданы прихлебателям и поклонникам, а остальное пропито вместе с ними же. Какое-то время он жил за счет своей феноменальной популярности, проводил демонстрационные бои, за которые временами получал по 5-6 тысяч долларов за раз, но и эти деньги утекали так же легко, как и все остальные.

Затем наступили тяжелые времена. В дело пошло все то немногое из нажитого, что он сумел сохранить, в том числе и его золотой чемпионский пояс, украшенный 397 бриллиантами и другими драгоценными камнями. Салливан то выковыривал камни и продавал, то закладывал пояс целиком. В 1900 году железный человек Уильям Малдун показал, что, по крайней мере, сердце у него все-таки было не железное. Он выкупил пояс, в котором уже недоставало большого количества камней, и вернул его Салливану. Но тот вскоре снова пустил его в оборот. Пояс сменил множество владельцев, пока в 1927 году, уже давно лишенный всех камней, не был переплавлен в золотой брусок.

Как ни странно, но в конце жизни Салливан сумел бросить пить и даже читал лекции о вреде алкоголизма. Последние годы он жил хотя и не в нищете, но все-таки в ощутимой бедности. После смерти при нем нашли 10 долларов. Это составляет где-то 200 долларов в ценах начала XXI века, и это все, что у него было.

2 сентября 1918 года он умер в возрасте 59 лет на своей ферме в Массачусетсе, но, пожалуй, до Мохаммеда Али в Америке не было не то что боксера, но вообще человека, который смог бы сравниться с ним по популярности.

Александр БЕЛЕНЬКИЙ